Главы из книги. Перевод с немецкого и вступление Игоря Болычева)

Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 2, 2000

Двойная жизнь

Готфрид Бенн

 

Главы из книги

 

Перевод с немецкого и вступление ИГОРЯ БОЛЫЧЕВА

 

  • От переводчика . . . . . . . . . . 1
  • I. ТЕНИ ПРОШЛОГО . . . . . . . . . 2
  • II. ЛИРА И МЕЧ . . . . . . . . . . 3
  • III. ЛИРИЧЕСКОЕ ИНТЕРМЕЦЦО . . . . 4
  • IV. КОРПУС II, КОМНАТА 66. . . . . 5
  • V. ЛИТЕРАТУРНОЕ. . . . . . . . . . 6
  • VI. 1886 . . . . . . . . . . . . . 7
  • VII. БУДУЩЕЕ И НАСТОЯЩЕЕ . . . . . 8
  • VIII. ЕЩЕ НЕМНОГО ЛИЧНОГО. . . . . 9




От переводчика

 

Готфрид Бенн (1886—1956) — один из крупнейших лириков нашего столетия. В немецкой литературе ХХ века эта фигура стоит особняком и до сих пор вызывает яростные споры. Завораживающий поэтический голос Бенна заставлял даже его противников (среди которых был такой крупный поэт, как Карл Кролов) начинать свои критические пассажи с неизменной оговорки: “Конечно, нельзя отрицать очарование его стихов”.

 

Бенн знал два взлета славы. Первый приходится на 10-е годы ХХ века — “экспрессионистское десятилетие”, как назвал его на склоне лет сам Бенн. В 1912 году выходит его первая книга стихов “Морг” и другие стихотворения”, которая в связи с арестом тиража приобретает скандальную известность. Стихи этой и двух последующих его книг— “Сыновья”, новые стихотворения” (1913) и “Плоть” (1917) — с некоторыми оговорками действительно можно назвать экспрессионистскими. Бенн в 1952 году писал по поводу переиздания своих ранних стихотворений: “Признаюсь: чтобы прочесть корректуры этого тома, мне понадобилось несчетное количество коктейлей и аперитивов для души и желудка; правда, потом все это в целом — как старт и как сумасшествие — показалось мне хорошим”.

“Настоящий” Бенн появляется позже — в 20— 30-е годы. Зрелый и поздний Бенн — это монолог на одну тему: попытка обрести незыблемую опору во вселенной, где есть только “пустота и обреченное Я”. Такой опорой может быть, по мнению Бенна, только “творческая страсть” и “артистизм”. Бенн вообще считал стиль доказательством существования.

Так уж сложилось, что существование поэта пришлось на самые драматические моменты ХХ века. Он пережил две мировые войны, расцвет “невиданного варварства” в своей стране и его страшное крушение. Надо сказать, у мужественного индивидуалиста и скептика Бенна, который считал, что “надеяться — значит иметь ложные представления о жизни” и что в наше время следует говорить уже “не о распаде отдельной личности и даже не о ветхости расы, континента, социального порядка или системы, — случилось нечто, имеющее гораздо более широкий размах: ощущается отсутствие будущего для целого проекта творения”; так вот, у этого рыцаря безнадежного стоицизма был один момент в жизни, когда ему показалось, что мир еще не до конца пропал и его можно возродить. Надежды эти были связаны с национал–социализмом. Не то чтобы Бенн, не выносивший застойного европейского филистерства, всерьез воспринял лозунги нацистской пропаганды о новой культуре и новом человеке. “Большая ошибка” (так он сам впоследствии назвал некоторые свои статьи и речи начала 30-х годов) состояла не в том, что “старая” культура и “старый” человек изжили себя — в этом у автора “Морга” сомнений не было и в конце жизни; “большая ошибка” состояла в том, что на какое–то время аристократу духа и проницательному читателю Ницше почудилось, что он и нацисты говорят на одном языке. На мгновение Бенну почудился гул истории (как Блоку — “музыка революции”), и он не уехал из фашистской Германии. Один из немногих по–настоящему крупных немецких писателей, который не эмигрировал и остался со своим народом там, где его “народ, к несчастью, был”. Помрачение длилось недолго, да и гитлеровские власти скоро поняли, с кем имеют дело. Для начала его стали замалчивать, потом (в 1935-м) объявили “культурбольшевиком”, припомнив, кстати, дружбу с писателями–евреями (в частности, с крупнейшей немецкой поэтессой Эльзой Ласкер–Шюлер), и, наконец, ( в 1938-м) выгнали из Прусской академии искусств и запретили печатать свои произведения.

Начинается этап внутренней эмиграции. Бенн возвращается к своей “основной” профессии (а он был военным врачом), пишет, как у нас говорят, в стол, и с 1936 по 1948 год у него не выходит ни одной книги, за исключением изданных в 1943 году анонимно (на титуле стояли инициалы “G. B.”) “Двадцати двух стихотворений”.

С 1948 года — вначале в Швейцарии, а затем, после того как был снят запрет печататься (наложенный на этот раз союзниками–победителями), и в Германии — начинают выходить одна за другой поэтические и прозаические книги Бенна: “Роман фенотипа” (1944), повесть “Птолемеец” (1947), эссе “Проблема лирики” (1951) — и наступает второй взлет славы, который продолжается до самой смерти поэта в 1956 году. Интерес к позднему Бенну и его огромное влияние на немецкую, особенно молодую, литературу послевоенного времени обусловлен, кроме всего прочего, и чисто внешними по отношению к искусству обстоятельствами. В послевоенной Германии, на руинах оккупированного государства, в атмосфере хаоса, национального унижения и катастрофического чувства вины за совершенные перед человечеством преступления, когда думалось, что жизнь кончилась и не на что опереться, Готфрид Бенн, поэт европейского масштаба, переживший страшные годы вместе со своим народом и сохранивший мощь европейского духа, оказался фигурой, которая была просто необходима немцам в то время.

Автобиографическая проза Бенна — “Жизненный путь интеллектуала” (1934) и “Двойная жизнь” (1949) — сочетает в себе автобиографические фрагменты, изложение эстетических воззрений, рассуждения о месте поэта и поэзии в ХХ веке. Наделавшая в свое время много шума, она и сегодня продолжает быть крайне актуальной: поэт и власть, поэт и тоталитаризм, модернизм и традиционализм в искусстве — все эти вопросы стоят по–прежнему остро, и взгляд на них одного из крупнейших европейских лириков ХХ века безусловно интересен для многих.